Ангелы плачут в июне - Страница 44

— Я с ночёвкой, у Тонечки в семье беда — нужно поддержать.

Она вышла и ещё долго махала нам в след, словно родственникам или близким знакомым.

— Странная дамочка, почему ты её не проверила? — тоном учителя, отчитывающего нерадивого школяра, спросил Войнич.

— Как? Обниматься я с ней что ли должна была? От твоих крутых виражей толку никакого — за пару секунд случайного прикосновения много не увидишь. Передо мной стояла лишь картинка немолодой рыдающей женщины, наверное, той самой сестры, у которой беда. И вообще… — я замолчала на полуслове, впившись взглядом в свой браслет. На чёрных крупинках гагата отчётливо белели несколько тонких светлых волосков. — Беру свои слова обратно, твой манёвр принёс-таки результат.

Я осторожно отсоединила волоски и аккуратно сложила один к одному.

— Мне остановиться? — Алан следил за мной через плечо.

— Нет, поезжай только медленно. Я не буду входить в транс, дам установку наблюдателя на один конкретный эпизод.

— А в чём разница? — похоже, ему и вправду было интересно. — Почему в одних случаях ты входишь в транс, а в других нет?

— В первом случае я как бы соединяюсь с разумом человека, вижу всё его глазами, мне доступны его мысли и чувства. А в роли наблюдателя вижу происходящее со стороны. Я не знаю, что в этот момент человек думал и чувствовал. Словом, информация получается неполная, но энергии и времени тратится гораздо меньше.

Вот и в этот раз потребовалось не больше трёх минут, чтобы выяснить, что баба Варя не солгала. Я видела, как она выбросила халат в мусорный бак на территории амбулатории. Судя по моим ощущениям, был полдень. А Лариса погибла вечером, поэтому дальнейшую проверку я сочла нецелесообразной.

Глава 17

— Чёрт! Вот чёрт! — всё, что я смогла произнести, увидев на своём балконе свежевыстиранные полотенца.

— Зовёшь родственников, ведьма? — съязвил Войнич. Он загнал машину в гараж. Мы вышли.

— Родственники уже здесь. Бабушка вернулась. Теперь все эксперименты придётся проводить на твоей территории.

Ему эта новость не понравилась.

— Ещё чего! Почему?

— Потому что это для тебя я — исчадье ада, недостойное ходить по земле, а для неё — любимая внучка. Она просто не позволит мне рисковать жизнью.

— Ты же говорила, раньше она сама выводила тебя из транса.

— Раньше меня не душили. Я просто устанавливала причину болезни и убирала её на физическом уровне. Вот и всё — никаких путешествий в прошлые жизни. Однажды в образе пропавшего мужчины меня ударили кирпичом по голове, бабушка едва успела меня разбудить. С тех пор Василиса Аркадьевна относится к моей практике весьма настороженно.

— Василиса Аркадьевна — бабушка по материнской линии, урождённая Екатерина Максимовна, верно?

Да, надо признать он хорошо подготовился. Прямо одержимость какая-то, я вот родословные жертв отца до седьмого колена не изучала. Наверное, мне просто повезло — рядом оказалась Солана, сумевшая объяснить, что даже искупая прошлое, жить нужно непременно в настоящем. Значение имеет только то, что происходит здесь и сейчас, потому что ничего из минувшего уже не вернёшь, а будущее ещё не наступило. А вот чемпион, видимо, считает иначе.

— Верно, пришлось взять чужие имена. Василису Аркадьевну придумала я.

Как всегда, когда речь заходила о моём прошлом, Войнич нацепил маску ледяного отчуждения. Надеюсь, за ней не пряталось нечто похуже.

— А твоё кто придумал?

Я ответила не сразу. Нахлынули воспоминания.

— В детстве мама называла меня златовлаской. Я просто сократила.

— Твою маму звали Полина Нарышкина? Погибла в автокатастрофе за год до ареста мужа. Ей повезло. Умерла до того, как узнала, что жила со зверем.

Я отвернулась. Под лопаткой кольнуло. И чего он добивается? Ждёт, когда сорвусь и разрыдаюсь? Не дождётся!

— Изучил всё моё генеалогическое древо? Молодец, пять по биологии, отлично постарался! Иди домой, я скоро приду.

Он удивленно поднял брови.

— И это всё? А где же твоя хвалёная защита?

Продолжает нарываться? Что ж, постараюсь оправдать ожидания.

— Соскучился по моим шуткам?

Чемпион традиционно закатил глаза.

— Да уж! По твоим пошлым кабацким шуточкам.

Я подошла к нему почти вплотную и заявила:

— Вот именно. По пошлым и кабацким. Тебе нравится, когда я с тобой заигрываю, лицемер!

Как всё просто. Он сразу помрачнел и перестал хорохориться.

— Предупреждаю. Выбери другую линию защиты! Эта — опасна для здоровья.

Я вдруг почувствовала ужасную усталость, ссориться с ним не хотелось, не хотелось вообще ничего.

— А сам-то? К чему этот экскурс в прошлое? Думаешь, причинишь мне боль, и твоя собственная станет меньше? Не станет. Время — оно как анальгетик: боль притупляет, но раны не лечит. Их больше нет — твоей мамы и моих родителей. Делая друг другу гадости, мы ничего не изменим в их прошлом, зато своё настоящее точно превратим в ад. Ты этого хочешь?

Войнич молчал, продолжая сверлить меня непроницаемым взглядом. Ладно, на диалог рассчитывать не приходится, придётся продолжать монолог:

— Мы оба сломаны прошлым и выбор у нас не большой: изводить друг друга, бередя старые раны, или оставить мёртвых в покое и думать о живых. Галю Шолохову ещё можно спасти, поэтому я выбираю второй вариант. А что выберешь ты, чемпион?

И снова целая минута ушла на игру в гляделки, у меня даже шея затекла (учитывая его рост, мне всегда приходилось смотреть снизу вверх). Наконец, Войнич отвернулся, проворчал: «Не задерживайся! У меня ещё дела» и не оборачиваясь, направился к подъезду.