— Как знать. Вы могли увидеть или услышать что-то важное, чему просто не придали значения. Катя, прошу вас, позвольте мне взглянуть на всё самой. Пожалуйста, ради родителей Ларисы — они имеют право хотя бы похоронить своего ребёнка!
Катя долго молчала, украдкой вытирая наворачивающиеся на глаза слёзы, потом обернулась и тихим, твёрдым голосом спросила:
— Что я должна сделать?
— Лариса, перестань портить инструмент! Александр Михайлович ругается! Потревоженная раздражённым голосом Кати, Лариса неохотно оторвалась от своего занятия. Она сидела на подоконнике и пыталась вывести на гитаре своё имя.
— Что за глупая привычка! У тебя, вон, все тетради посторонними каракулями исписаны! — продолжала ворчать подруга.
Лариса виновато потупилась.
— Это я когда нервничаю. Рука сама начинает что-то писать. Вот и сейчас. Понимаешь, не нравится мне эта затея. А если все узнают правду?
— Чушь какая! Никто ничего не узнает, если, конечно, ты не расколешься!
Лариса болезненно поморщилась.
— Не расколюсь!
— Вот и правильно, — одобрила Катя. — Ты ведь хочешь спасти Данильчика! Представляешь, как он будет нам благодарен!
В комнату заглянула высокая рыжеволосая девочка чуть постарше — Вика.
— Письмо готово! — она положила на стол белый конверт. — Все слова вырезаны из разных газет и никаких отпечатков пальцев — я была в перчатках! Катя готовься, через полчаса приедет Марк. Он тебя спрячет, как договаривались.
— Я-то готова! А вот некоторые, — девочка выразительно посмотрела на подругу.
Лариса испуганно вздёрнула острый подбородок и тихо призналась:
— Я в порядке, только немного не по себе. Не умею врать.
— Тогда просто помалкивай! Мол, ничего не видела и не слышала, — распорядилась старшая из сестёр. — Иди, брось письмо в ящик.
— Давай, я схожу, — предложила Катя.
— Нет, пусть Лариса отнесёт! — сурово возразила Вика. — Каждый должен внести свой вклад, она и так ничего не делает.
Лариса молча взяла конверт, аккуратно обёрнутый целлофаном, и скрылась в прихожей. Вика проводила её недовольным взглядом и повернулась к сестре: — Не надо было её втягивать, она же мямля — расколется.
— Не расколется. Ради Данильчика она на всё пойдёт! — девочка с нежностью посмотрела на плакат с изображением Даниила Валентинова.
— Ну и где её носит? — Вика раздражённо посмотрела на часы.
Катя выглянула в окно, но оно выходило на задний двор. Почтовый ящик виден не был. В поле зрения попала лишь прогуливающаяся с коляской соседка.
— Пятнадцать минут прошло! Она уже должна была вернуться!
Но Лариса больше не возвращалась, никогда…
Глаза взрослой Кати Муромовой блестели от невыплаканных слёз, совсем как у той перепуганной неожиданным срывом всех планов двенадцатилетней девочки.
— Сначала мы решили, что из-за того, что Лариса вышла в моей одежде, Марк просто перепутал её со мной. Он дружил с Викой, а нас фактически не знал. Глупейшая версия — Лариса ведь не глухонемая, могла внести ясность, но мы тогда просто хватались за соломинку. А потом он сам приехал в назначенное время и, разумеется, ничего не знал. Вика предположила, что Лариса могла уйти домой, но вскоре позвонила её сестра Алина, вот тогда нам стало очень страшно. Мы соврали ей, что Лариса в ванной, бросились искать маму, а она…
— Выработала стратегический план, — со вздохом закончила я и, вспомнив странные вопросы Гали, спросила: — Катя, а что случилось с гитарой Ларисы?
— С гитарой? — девушка подняла заплаканное лицо. — Не знаю, видела потом где-то в доме. Там и осталась, наверное, с собой мы её точно не забирали. А может быть, мама Малининым отдала, не помню.
— А письмо? Почему вы его не вытащили, ведь ваша мама о нём не знала?
Катя смахнула набежавшие слезинки и снова отвернулась:
— Да просто забыли. Не до него было. Я потом пыталась рассказать маме, она велела говорить всё, как мы договаривались, а об остальном просто забыть. А мы… мы были просто глупыми испуганными детьми! Что мы могли сделать?
Вика, по словам сестры, на неделю улетела в Германию, но встреча с ней уже не представляла для меня особого интереса. Пора возвращаться в окрестности Лесогорска. Разгадка, как и тело Ларисы, по-прежнему где-то там.
Войнич терпеливо ждал на парковке. Я улыбнулась.
— Кто бы мог подумать: ты — мой личный водитель.
Он смерил меня ледяным взглядом и возразил:
— Скорее надзиратель, а если понадобится стану тюремщиком!
— И палачом?
Он усмехнулся:
— Ты снова читаешь мои мысли. Что-нибудь узнала?
— Ничего существенного. Катя, Вика и Лариса были дружно влюблены в мальчика с обложки журнала — Даниила Валентинова. Слушали его записи, переписывали тексты песен в девичьи тетрадки, обклеивали стены плакатами с его сладкой улыбкой.
— В двенадцать лет, не рановато ли? — засомневался Алан.
— А ты когда влюбился впервые? Двенадцать — самое то. А звёзды экрана намного привлекательнее нескладных прыщавых одноклассников. Так вот, Валентинов был серьёзно болен, ему требовалось дорогостоящая операция за рубежом. В «Пионерской правде» писали. Там же был указан расчётный счёт и нужная сумма — семь тысяч четыреста пятьдесят долларов.
— Знакомая цифра.
— Да, девочки, посовещавшись, нашли способ спасти любимого: решили инсценировать похищение одной из сестёр Муромовых и получить нужную сумму обманом.
— И они не ревновали друг к другу?
Я улыбнулась.